‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Защитник веры

Английский писатель Гилберт Кийт Честертон в своих замечательных эссе отстаивал основы Христианства.

Английский писатель Гилберт Кийт Честертон в своих замечательных эссе отстаивал основы Христианства.

Честертон Гилберт Кийт. Эссе. Тюмень: издательство «Русская неделя». 584 страницы.

Уникальный сборник всех эссе Гилберта Кийта Честертона, когда-либо переведенных на русский язык.

Как приобрести книгу эссе Гилберта Кийта Честертона.

Предлагаем вам оформить заказ для высылки книги почтой. Сделайте предоплату — направьте деньги за книгу почтовым переводом на адрес редакции «Благовеста». В этом случае вы не только приобретете замечательную книгу, но и окажете существенную помощь редакции. Звоните по тел. (846) 932-78-06. Деньги направляйте по адресу: 443010 г. Самара, а/я 243, редакция газеты «Благовест», Жоголеву Антону Евгеньевичу. Книга будет вам выслана сразу после получения денежного перевода. Сообщите электронной почтой номер денежного перевода и сообщите свой подробный почтовый адрес для высылки книги.

Стоимость книги вместе с почтовыми расходами по России составляет 890 рублей. Книга будет выслана бандеролью (стоимость пересылки входит в указанную выше сумму). На талоне почтового перевода укажите свой точный адрес, фамилию, имя и отчество и сделайте пометку: «за книгу Честертона».

Тел. для справок в Самаре: (846) 932-78-06, 951-85-11.

Email редакции: blago91@mail.ru

Можно сделать заказ на книгу и без предоплаты — для этого надо по телефону редакции газеты «Благовест» или по почте, а также по электронной почте сделать заявку на книгу. Напишите в заявке, сколько книг вы хотите приобрести. Книга будет вам выслана наложенным платежом.

Эту книгу Честертона можно приобрести по почте только у нас!

Самарцы могут приобрести эту книгу в Православном магазине на улице Пушкина по адресу: г. Самара, ул. Пушкина, д. 272 (бывшая ул. Братьев Коростелевых). Тел. (846) 221-09-07 или 8-903-301-09-07. В магазине (без почтовых расходов) стоимость книги существенно ниже — 590 рублей. Магазин работает с 10:00 до 20:00. Ждем вас за покупками!

Однажды приснился мне странный сон (как будто сны могут быть не странными… Лондон, в котором я никогда не был, туман, Темза, чего там еще? Кажется, Вестминстерское аббатство. В общем, всё как всегда, если в душе вдруг вспыхнет это колокольное слово: «Лондон».

Узкие мощеные улочки, невысокие приземистые дома. Я оказался в Лондоне начала прошлого века! Чопорные люди в цилиндрах, в строгих костюмах солидно перепрыгивают через лужи. И вот идет один, самый странный (кто ж увидит в Лондоне не странных людей? Скорее уж встретишь их в каком-нибудь зазеркалье). Полноватый он, это да, и к тому же высокий. Не смотрит под ноги совсем. Просто идет, ни на что не глядя, забавный, погруженный в свои причудливые мысли.

«Раз вдоль Темзы проходил // Очень странный господин» — сочиняю во сне про него английский лимерик. А он и правда странный господин. По всем внешним признакам вроде бы обычный джентльмен, но нет, что-то в нем особое, углуб-ленное. Хотя и джентльменское тоже! Кто он? Пока что не знаю. Но вот слышу голос: «В то время жил в Лондоне человек, который тоже думал о Христе и антихристе… »

И я проснулся.

Это приснился мне Честертон.

Ну, тот самый, который Гилберт Кийт. Автор детективных историй про вездесущего отца Брауна. И хитроумных романов («Человек, который был четвергом», «Шар и крест» — на мой взгляд, лучшие из них). Пронзительных эссе, ставших своего рода оправданием простых, обыденных вещей. А также философских трактатов в защиту веры, в защиту здравого смысла от одичавших рационалистов. И всюду в его книгах художник помогает мыслителю, а проповедник — журналисту.

Набираю слово «Честертон» в Википедии, читаю: «английский журналист и писатель, христианский мыслитель конца XIX — начала XX веков. Рыцарь-командор со звездой ватиканского ордена Святого Григория Великого». Вот оно что! А я бы расставил эти же слова в несколько другом порядке. Примерно вот так: «христианский мыслитель и журналист, английский писатель», ну а про командора и вовсе бы забыл упомянуть.

Биография Честертона удивительно скудна на внешние события. Ведь жил он в благополучном мире, где не было коллективизаций, «троек ревтрибунала», Беломорканала и прочих примет современной ему, но только отнюдь не английской жизни. Родился он в Лондоне в 1874 году. Хотел быть художником, но стал журналистом. Более тридцати лет вел колонку в одной из лондонских газет. Чтобы не спился за спорами на Флит-стрит (удел многих журналистов), любимая жена Френсис увезла его жить подальше в Биконсфилд. Там он и умер, названный Ватиканом «защитником веры». Всё!

Да, жил он в мире, мало похожем на наш с вами! Писал себе статьи в газеты, издавал книги, то и дело шутил. Его никто и не думал вначале воспринимать всерьез. И когда вдруг оказалось, что в каждой его шутке, как у нас говорят, лишь доля шутки — то было уже поздно! (А он-то выражался еще яснее: «Секрет жизни — в смехе и смирении», и даже вот так: «Сумасшедшие — народ серьезный; они и с ума-то сходят за недостатком юмора»). Он вдруг оказался настолько популярен, что ни замолчать его, ни освистать, ни объявить мракобесом было уже немыслимо. С ним пришлось считаться. И читать его тоже пришлось. Тем более что это так приятно, так радостно — читать Честертона! Потому что не было еще таких ловких и легких журналистов, как он. Ведь это надо суметь — превратить авторскую колонку в газете в воскресную проповедь для высоколобых снобов, которые по воскресеньям читают газеты, но, увы, не ходят в церковь. Детективные истории об отце Брауне он сумел сделать апологией христианских добродетелей (из которых первая, конечно, смирение), а романы — несколько запутанными и все же почти что пророчествами.

Но внутренне он прошел немалый путь! От безпечного баловня судьбы до «рыцаря Святого Духа», как напишут потом на его надгробной плите.

Он проповедовал в мире, где никто ничего не воспринимает всерьез. И потому он стал действовать по странным законам этого мира — стал как бы не всерьез говорить о серьезном. И его услышали! Переводчица Наталья Трауберг написала о нем: «Он намеренно снижал жанр, слог, манеру и своего добился — проповедь его прикрыта, прикровенна. Нельзя гордиться, что ты его читал, нельзя глубокомысленно его цитировать; многого с ним сделать нельзя. Вы усмехнетесь в лучшем случае снисходительно, в худшем — презрительно. С глупой, многозначительной серьезностью к нему относиться невозможно».

Только так вот, слегка юродствуя, но только на английский манер, и можно было достучаться до сердец современных ему английских буржуа. И не только их, конечно.

Главное, что он сумел сделать, это доказал — Христианство и есть здравый смысл! Как бы дико это ни звучало для современного агностика, кичащегося именно своим якобы реализмом. Но оказалось, весь этот атеистический так называемый реализм сродни бреду сумасшедшего и ничуть не лучше схоластических споров о том, сколько ангелов поместится на кончике иглы — настолько он дик и ни на чем в реальности не основан.

Приведу (в сокращении) одно довольно длинное, но дорогое мне рассуждение Честертона: «Представьте, что вы слышите сплетни о незнакомом человеке. Одни говорят, что он слишком высок, другие — что он слишком низок; одни порицают его полноту, другие — его худобу; одни называют его слишком темным брюнетом, другие — светлым блондином. Можно предположить, что он очень странный с виду. Но можно предположить и другое: он такой, как надо. Для великанов он коротковат, для карликов — слишком длинен. Старые обжоры считают его тощим, старые денди — тучноватым на их изысканный вкус. Шведы, светлые, как солома, назовут его темным; негры — светлым. Короче говоря, это чудище — просто обычный или, вернее, нормальный человек. Быть может, и Христианство нормально, а критики его — безумны каждый на свой лад? Вот, например, в наше время Христианство ругают и за аскетизм, и за пышность. Но ведь сам современный человек очень странен; никогда еще люди не ели так изысканно и не одевались так скучно. Церковь слишком пестра и украшена в том, в чем наша жизнь слишком сера. Тот, кто обличает и пост, и пир, приучен к изысканным закускам. Тот, кому не нравится парча, носит нелепые брюки. Но неразумны брюки, а не парча. Неразумны закуски, а не хлеб и вино».

На этом бы и поставил точку даже сильный проповедник. Но Честертон идет еще дальше!

«И все же Христианство — не просто разумная середина, — пишет он. — В нашей вере какая-то предельная сила, какая-то крайность, граничащая с безумием и оправдывающая неглубокие нападки скептиков. Оно мудро, но мудрость его — не мирская умеренность. Пусть кротость монахов и ярость крестоносцев уравновешивают друг друга; но монахи предельно кротки, крестоносцы — предельно яростны. Противоречие оказалось истиной, парадокс оказался правдой. Но ведь и настоящая смелость — почти противоречие: очень сильная любовь к жизни выражается в готовности к смерти. Любящий жизнь свою погубит ее, а ненавидящий сохранит, говорит Христос. Это не мистическая абстракция, а бытовой совет морякам и альпинистам; его можно напечатать в путеводителе по Альпам или в строевом уставе. В этом парадоксе — суть мужества. Человек, отрезанный морем, спасется, только если рискнет жизнью. Солдат, окруженный врагами, пробьется к своим только в том случае, если он очень хочет жить и как-то безпечно думает о смерти. Если он только хочет жить — он трус и пробиваться к своим не решится. Если он только готов умереть — его и убьют. Он должен стремиться к жизни, яростно пренебрегая ею; смелый любит жизнь, как жаждущий — воду, и пьет смерть, как вино».

Если бы Честертон написал только это — честь ему и хвала! А он написал еще десятки блестящих книг в защиту веры (и одну из них — возможно, лучшую — я сегодня предлагаю вашему вниманию…

Русский поэт Николай Гумилев, этот наш «рыцарь добра», встретился с Честертоном в Лондоне в 1918 году. И сразу стал излагать английскому коллеге свои «завиральные» идеи о том, что именно поэты, но никак не политики, должны править миром. «Я был польщен его любезностью, когда он назначил меня, как собрата-поэта, абсолютным и самодержавным правителем Англии», — с благодушной иронией вспоминал Честертон на закате своей жизни о встрече с «безумным русским».

В том же 1918 году, но уже безо всякой бравады, «безумный русский» Гумилев написал в Россию жене Анне Ахматовой про Честертона такие слова: «Его здесь или очень любят, или очень ненавидят — но все с ним считаются».

Это ли не своего рода литературная «коронация» английского писателя?

Кстати уж, о двух рыцарях, двух поэтах: то, что отличало их — очевидно и лежит на поверхности. Но вот не всегда обращают внимание на то, что их сближает. Оба были не просто поэты, а воины духа, рыцари без страха и упрека. Потому и так сразу же оценили, почувствовали они друг друга. Рыцарский дух Гумилева привел его к гибели в подвалах НКВД через три года всего после их встречи. А внешне совсем не воинственному Честертону, однако же, на надгробной плите оставил такое вот посвящение еще один его друг-поэт:

Рыцарь Святого Духа, он песню поет.

Радостен и правдив на своем пути.

Мельницы зла не дают опустить копье,

Милость и мир — в отчаяние прийти.

Так что встреча двух поэтов была не случайна!

Многие афоризмы Честертона до сих пор не потеряли своей остроты. Они бьют в самую точку, влияют на людей, да еще как! Вот несколько его снайперских выражений:

Все человеческие беды происходят от того, что мы наслаждаемся тем, чем следует пользоваться, и пользуемся тем, чем следует наслаждаться.

Зло подкрадывается, как болезнь. Добро прибегает запыхавшись, как врач.

Мы так погрязли в болезненных предубеждениях, так уважаем безумие, что здравомыслящий человек пугает нас, как помешанный.

Человек без идеалов находится в постоянной опасности фанатизма.

Не верьте современным толкам о том, что женщина тупеет, если она только готовит пудинги и печет пироги. Только делает прекрасные вещи! Большего не скажешь и о Боге.

Когда человек действительно ищет правду, первое, что он скажет, это: «Я — лжец!»

В глубине души современный человек убежден, что у него нет души.

Ну, и напоследок:

Загадки Божии утешают сильнее, чем ответы человеческие.

Незадолго до смерти, которая наступила для него в 1936 году, Честертон успел съездить в паломничество на Святую Землю, а потом и в Лурд (не забывайте, что он все-таки был католиком). Вернулся в Англию и тяжело заболел, никто не мог понять, что с ним. Неделю он был в коме, потом пришел в себя, улыбнулся своей жене Френсис и приемной дочери Дороти Коллинз (своих детей у него не было), которые сидели у его кровати, сказал им по очереди: «Доброе утро, любимая! Привет, дорогая!» — и очень по-английски умер. Ведь он очнулся, лишь чтобы поздороваться с ними. Только истинный джентльмен может поступить столь учтиво!

Но перед тем как по-джентльменски откланяться, он успел, он имел право написать эти победные строки:

Все позади, мы можем с тобой тихо поговорить

О том, как хорошо стареть и корни в землю пустить,

Мы нашли и Бога, и дом, и жену, нам весело вспоминать,

И я могу спокойно писать, а ты — спокойно читать.

Надеюсь, что и о нас тоже, о каждом из нас написаны дивные и простые строки. По крайней мере, к этому надо идти. И к этому идти стоит.

Антон Жоголев



Корни мира

Жил-был на свете мальчик, которому разрешали рвать цветы в саду, но не разрешали вырывать их с корнем. А в этом саду как на грех рос один цветок — немного колючий, небольшой, похожий на звезду, — и мальчику очень хотелось вырвать его с корнем.

Опекуны его и наставники были люди основательные и дотошно объясняли ему, почему нельзя вырывать цветы. Как правило, доводы их были глупы. Однако еще глупее был довод мальчика: он считал, что в интересах истины надо вырвать цветок и посмотреть, как он растет.

Мамврийский дуб, Святая Земля.

Дом был тихий, люди там жили не слишком умные, и никто не догадался сказать ему, что в мертвом растении вряд ли больше истины, чем в живом. И вот однажды, темной ночью, когда облака скрыли луну, словно она слишком хороша для нас, мальчик спустился по старой скрипучей лестнице и вышел в сад. Он повторял снова и снова, что вырвать этот цветок — ничем не хуже, чем сбить головку с репейника.

Однако он сам себе противоречил, потому что шел крадучись, петлял в темноте и не мог отделаться от странного чувства: ему казалось, что завтра его казнят, как святотатца, срубившего священное дерево.

Может быть, его и казнили бы, не знаю; но ему не удалось провиниться. Цветка он не вырвал, как ни старался. Он вцепился в него и тянул, и тянул, но цветок цеплялся за землю, словно вместо корней у него были железные крючья. А когда мальчик потянул в третий раз, что-то загрохотало за его спиной, и то ли нервы, то ли совесть (которой он не признавал) заставили его обернуться.

Дом был черный на черном фоне неба, но, вглядевшись пристальнее, он увидел, что очертания его изменились, потому что упала большая кухонная труба. С перепугу он потянул снова и услышал, как вдалеке в обвалившейся конюшне ржут лошади. Тут он помчался домой и зарылся в постель.

Назавтра оказалось, что кухня рухнула, есть нечего, две лошади убиты, а три покалечены. Но мальчик не утратил яростного любопытства и под вечер, когда туман с моря скрыл и сад, и дом, снова отправился к несокрушимому цветку. Он вцепился в него и стал тянуть, как тянут канат, но цветок не шелохнулся. Зато сквозь туман донеслись душераздирающие крики.

Рухнул королевский дворец, исчезли береговые башни, и половина большого приморского города сползла в море. Он испугался и на время оставил цветок в покое. Но, достигнув совершеннолетия, — к тому времени город был понемногу восстановлен, — он прямо сказал народу: «Покончим, наконец, с этим идиотским цветком. Во имя Истины — вырвем его!»

Он собрал сильных людей, словно готовился встретить захватчика, и они, вцепившись в растение, тянули день и ночь. Китайская стена обрушилась на протяжении сорока миль. Рассыпались пирамиды. Как кегля, свалилась Эйфелева башня, пришибая парижан; статуя Свободы упала лицом вниз и нанесла немалый ущерб американскому флоту. Собор святого Павла убил всех журналистов на Флит-стрит, а Япония побила свой прежний рекорд по землетрясениям.

К концу первых суток разрушилась добрая половина цивилизованного мира, а цветок стоял как вкопанный.

Чтобы не утомлять читателя, я опущу многие подробности этой правдивой истории и не стану описывать, как в дело пустили слонов, а потом машины. Цветок не двигался, хотя луна забезпокоилась и с солнцем стало твориться что-то неладное. В конце концов вмешался род человеческий и — как всегда, в последнюю минуту — устроил революцию.

Но еще задолго до этого наш мальчик, достигший преклонных лет, махнул рукой на свою затею и сказал наставникам: «Вы приводили много мудреных и безсмысленных доводов. Почему вы не сказали мне просто, что этот цветок невозможно вырвать, а если я попытаюсь, я разрушу всё на свете?»

Все, кто пытался во имя науки с корнем вырвать религию, очень похожи, мне кажется, на этого мальчика. Скептикам не удалось вырвать корни Христианства; зато они вырвали корни винограда и смоковницы, уничтожили сад и огород. Секуляристам не удалось сокрушить небесное, но прекрасно удалось сокрушить всё земное.

Незачем громоздить доказательства, чтобы убедить в немыслимости веры. Вера немыслима сразу, с самого начала. В лучшем случае скептики скажут, что мы должны отказаться от веры, потому что она безумна. Но мы приняли ее как безумие.

В сущности, мы в этом смысле согласны с нашими противниками; однако сами противники никак не могут от нее отказаться, не могут забыть о ней. Они стараются ее сокрушить, это им не удается, но они не отстают и по ходу дела сокрушают всё остальное. Все ваши каверзные вопросы не нанесли вере ни малейшего ущерба. Но, может быть, вас утешит, что вы нанесли немалый ущерб здравому смыслу и нравственности.

Те, кто спорит с нами, не убедили нас — мы верим, как верили. Но себя они убедили подчиниться любой доктрине, проповедующей отчаяние и безумие. Нас нельзя убедить, что человек не создан по образу и подобию Божию (отметим, кстати, что этот взгляд так же догматичен, как наш).

Но те, кто в это верит, убедили себя, навязали себе нечеловеческую, невыносимую догму и не смеют теперь считать мерзавца мерзавцем или восхищаться человеком, который встанет против него. Сторонники эволюции не убедят нас, что Бога нет, — Бог может действовать и постепенно. Но себя они убедили в том, что нет человека.

Всё на свете вырвано с корнем, кроме цветка. Титаны не достигли неба — зато опустошили землю.

Г.К. Честертон. 1907 год.


1668
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
8
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru